– Это который здесь же сидит, в очках?
– Сидит он не в очках, он их носит. Так ты его знаешь?
– Я знаю, о ком вы говорите, дон Паоло, но лично не знаком. При нем ещё пара мордоворотов отирается?
– Их сейчас перевели в другое место… Так вот, Тони, он один из тех, кто ходил под доном Чарли, упокой Господь его душу. Когда дон Чарли был жив, все катилось как по маслу. И места на всех хватало, и денег. А когда он умер, его ребята оказались в затруднительном положении, поскольку обрушились мосты и связи международные. А бизнес, как ты понимаешь, не терпит остановок; ну и отодвинули в сторону Анджело с братцем, ещё кое-кого – весь квартет счастливый. А эти орлы не придумали ничего лучшего, как с помощью динамита и машин-ганов урвать себе кусок чужого пирога. Заварилась такая поганая каша – вспоминать тошно… Многие достойные люди погибли, из тех, кого я знал и с кем дружбу водил. Сам я в те годы уже кое-что значил, меня уважали. К тому времени заимел небольшую фабричку стекольную, с депутатами свёл знакомства. Мне эти войны – как покойнику зубные протезы, но и в стороне не отсидишься! Одним словом, этот дон Анджело оказался выродком. А когда ещё и братец его бесследно исчез, тут уж он совсем с цепи сорвался. Мы и доныне расхлёбываем плоды его ублюдочных претензий.
И покуда эта падаль дышит одним с нами воздухом, Тони, множество честных, нормальных людей обречены жить в тревоге за своё благополучие и благополучие родных и близких. Что ты на это скажешь, Тони?
– Дон Паоло, вы лучше меня разбираетесь в людях, но клянусь вам, что мне он с первого взгляда, даже чисто физически был неприятен. Его взгляд, голос, манеры – все вместе и по отдельности…
– Опять «клянусь»! Не заставляй меня повторяться и учить тебя хорошим манерам, Тони. Это проявляет тебя отнюдь не с лучшей стороны… Так что бы ты мог мне посоветовать в сложившейся ситуации?
– Не знаю. Но я во всем готов следовать вашим советам, дон Паоло.
– Ну а сам-то что думаешь, до моих советов?
– Дон Паоло, если вы скажете, чтобы я его охранял, то я с него пылинки сдувать буду, что бы при этом я не думал…
– Ты, наверное, воображаешь о себе, что очень хитрый, да? Ох, смотри…
– Дон Паоло, какое бы решение вы ни приняли, я не могу… ну, не мне его оспаривать, а уж тем более забегать вперёд. Это не от хитрости, дон Паоло, кл… поверьте мне!
– Ну так что бы ты мне посоветовал?
– Убить. Убить дона Анджело.
Старика передёрнуло от открыто произнесённого, да ещё и повторенного слова «убить». Крови он не боялся никогда, сам убивал многажды, но вековые традиции, выучка и опыт, диктующие осторожность во всем, вычеркнули из профессионального лексикона дона Паоло и его коллег слова, прямо обозначающие деяния, жёстко преследуемые законом. Он, конечно, понял тайное возмущение своего ординарца, намеренно нагло нарушившего табу на неприятный термин, но не рассердился. Он оценил уважительную ловкость и деликатность, с которой Тони, ведя свою часть разговора, пытался уйти от ответственности за принятое не им решение. И выдержки не потерял, и огрызнулся даже, мерзавец сопливый! Но придраться не к чему. Он специально загнал парня в угол и теперь с некоторым удовлетворением признал про себя: у парнишки есть характер.
– Быть по сему. Но уж если ты все решил, так, может, и исполнителей назначишь?
– Я ни на что не претендую, дон Паоло, но я вижу: вы сердитесь на меня. Скажите за что, я постараюсь загладить свои ошибки!
– Лучше я дам тебе один совет, Тони. Он пригодится тебе на всю жизнь, сколько бы она ни продлилась: никогда не вставай на цыпочки, равновесие потеряешь… Ладно, я не сержусь, перейдём к делу. Я заранее проведал о твоём решении и подготовил тебе в помощь двоих ребят…
Дона Анджело зарезали в коридоре тюремной больницы. Все было в крови: стены, пол, носилки. По обыкновению, никто ничего не видел. И если бы Гек и те, кто были с ним, догадались оставить на месте происшествия нож… Кто знает – вдруг это сам дон Анджело, не в силах терпеть страдания из-за больных почек, наложил на себя руки?
– А-а, Тони! Рад тебя видеть, сынок. Как поживает твой аппендикс?
– Ложная тревога, дон Паоло. Приступ прошёл, и резать не стали.
– Я слышал, что камешек сам вытряхнулся из башмака?
– Да, дон Паоло. Видимо, он очень многим натёр ноги.
– Угу. Ну, садись: сыграем. Фу, от тебя лекарствами разит за километр…
И все. И как будто ничего не случилось. Разве что с десяток бульварных газет попытались вдохнуть сенсацию в сообщения о смерти опального главаря одной из самых свирепых и своевольных преступных группировок. Каждая из газет строила собственные версии убийства. Дон Анджело, вопреки своему имени, слыл отнюдь не ангелом по обе стороны океана, хотя в Штатах о нем знали только из прессы. Но во время большой войны шестидесятых он сумел противопоставить себя всем: новым ребятам из восточного Палермо, традиционным донам старых времён, традиционным донам из молодой поросли, гангстерам из Штатов и даже своему заместителю по собственной «семье». Даже известный нью-йоркский раскольник Боннано, своего рода аналог дона Анджело в Штатах, и тот хотел его крови. Где уж тут было выжить.
Престиж дона Паоло, и до этого незыблемый, ещё более укрепился: отныне в пределах тюрьмы не было узников, не зависящих от его воли и благорасположения. Друзья поспешили в очередной раз продемонстрировать ему своё уважение: резко возрос поток посетителей с улыбками, подарками и цветами. Сам начальник тюрьмы стал искателен и вежлив как никогда, хотя и ранее у дона Паоло не было ни малейшего повода, чтобы упрекнуть его в нелюбезности и чёрствости к нуждам почтённого пожилого синьора, томящегося в неволе. Кое-что перепало и Геку: теперь он питался куда вкуснее, имел больше свободного времени. Кроме того, дон Паоло организовал для молодых людей из своей свиты, включая Гека, свидания с проститутками тут же в тюрьме, в специально обустроенных камерах. Он даже взял на себя все расходы, так что раз в неделю юные холостяки предавались развлечениям, бесплатным и в то же время бесценным по тюремным меркам. Дон Паоло слыл моралистом и добрым католиком: он не содержал любовниц, никогда не пользовался услугами шлюх, но он знал жизнь и с пониманием относился к потребностям молодёжи, и так уже лишённой самой желанной и сладостной ценности в жизни – свободы. Гек сориентировался быстро: он выбрал двадцатилетнюю мулатку, крепко сбитую и выносливую, и отводил душу только с ней. Лайза слабо понимала по-итальянски, это вполне его устраивало.
Гек полюбил читать. Тюрьма располагала довольно сносной библиотекой, и Гек, пользуясь отблеском привилегий своего дона, погрузился в мир напечатанных грёз. Читал он бессистемно и жадно – что под руку попадётся. Постепенно определился круг его интересов: он остался совершенно равнодушен к детективам, терпеть не мог мелодрам, но полюбил мемуары, сказки-фэнтэзи и авантюрные псевдоисторические романы. Занимали его и специальные монографии в самых различных областях человеческого бытия, но здесь увлекался его разум, сердце же билось ровно. А вот трилогия Дюма о мушкетёрах буквально потрясла его. Сначала он взялся было за «Двадцать лет спустя», но вскоре догадался, что есть начало, вернулся, наспех проглотил «Три мушкетёра», а потом уже погнал дальше. Две недели он ходил как угорелый, даже во сне живя и споря со своими героями.
Дон Паоло (сам он ничего не читал, кроме Библии, да и то под настроение, перед сном) обмолвился однажды с неодобрением, что книги, мол, только средство обменять свои деньги на чужие бредни. Но поскольку Гек безукоризненно выполнял возложенные на него обязанности, дон поначалу снисходительно отнёсся к слабости, недостойной зрелого мужчины, но простительной для юноши, не умеющего отделять главное от второстепенного.
Гека несколько раздражало чрезмерное обилие случайностей в сюжете, то встающих препятствиями на пути у мушкетёров, то (гораздо чаще) помогающих им в трудную минуту. Атос – тот вообще был полное фуфло: упрямый и спесивый болван, способный лишь гордиться своей родословной, где только мог ставил остальных ребят в трудное положение. И сына ни воспитать, ни сберечь не сумел… Портос – ну что Портос… Гек понимал, почему его любили остальные: дурак, но за друга жизни не пожалел. Хорошо иметь такого друга, по-настоящему хорошо – к такому спиной повернуться не страшно. Арамис – это да! Супер-пупер во всех отношениях, не ведающий преград! Гек ревниво сравнивал качества Арамиса и Д`Артаньяна и переживал, если сравнение оказывалось не в пользу Д`Артаньяна. Когда же Д`Артаньяну пришла пора умирать, Гек едва не плакал: сволочь Дюма, лучше бы он завалил Арамиса, а Д`Артаньяна оставил в живых, ну что ему стоило… Не умел автор и с хронологией обращаться: по одним данным две недели прошло, а по другим – месяца три. Но в целом романчик – блеск!
Первый «запой» прошёл, и Гекатор стал разборчивее; постепенно он перешёл к мемуарной литературе, к трудам древних, увлёкся энциклопедическими словарями. Но поделиться впечатлениями о прочитанном не представлялось возможным с кем бы то ни было: книги и то, что в них написано, попросту никого не интересовали. А с другой стороны, и Гекатору не приходила в голову мысль что-либо обсуждать с посторонними.
